Если взять в истории России совершенно небольшой срок, скажем, двести с чем-то лет, то «веселящая» жидкость сыграла с российскими людьми не очень положительную роль. Об этих человеческих катаклизмах ярко рассказывали русские и советские писатели. Возь-мем, к примеру, роман Ф.М.Достоевского «Преступление и наказание» с гениально выписанным чиновником Мармеладовым, казака Ерошку из повести Л.Н.Толстого «Казаки», его же страницы из романа «Война и мир», в которых автор описывает золотую молодежь, как она кутила и чудила перед войной.
Кстати, Пьера Безухова в молодости автор списал с себя юного. Толстой тоже не чурался в юности винопития, карточной игры и не пропускал мимо хорошеньких женщин. Опять-таки Катюша Маслова из «Воскресения» Толстого – это копия девушки, служившей в имении родственников графа и изгнанной оттуда после того, как ее совратил молодой Левушка.
А уже автору великой книги «Война и мир» приписывают известное выражение: «Пьянство – добровольное сумасшествие». Что ж, говоря словами поэта «Большое видится на расстоянии».
Н.В.Гоголь в «Тарасе Бульба» описывал запорожских казаков, низко опустивших свои чубатые головы в землю от стыда за то, что они по пьяни попали в плен к ляхам и теперь должны терпеть невыносимые душевные и физические муки.
Советские писатели В. Тендряков и В. Липатов в 70-е годы прошлого века реалистично и емко изобразили спившихся людей, которые должны были строить светлое будущее.
Все это так. И писатели, и актеры, игравшие забулдыг, а некоторые из этих актеров сами оказались в кругу людей, неумеренно пьющих, не прошедшие медных труб, но, пожалуй, и не виноватых в истории своей судьбы. Прав народ, родивший пословицы и поговорки: «Раз пошла такая пьянка – режь последний огурец!» Есть пословицы и жестче: «Убить бы день, а ночи уже и не увидим».
В калейдоскопе русского пьянства пусть разбираются историки, а мы лишь отметим факты, к которым приложило руку и волю государство, порой совсем неразумно.
Начало пятидесятых годов прошлого века. Мужчины вернулись с войны покалеченные, с нарушенной психикой, а профилактории и санатории их не ждали, а ждал тяжкий физический труд, моральное унижение от зажравшихся в тылу начальников. В тылу для снятия всех невзгод 100 грамм никто не наливал. Особенно в сельской местности, где приходилось в весенне-осенний период работать от зари до зари. Денег не платили, спиртное купить не на что было, поэтому проращивали зерно, готовили солод, добавляли хмель и с выстоявшейся браги гнали самогон. Но самогоноварение особенно в сталинский период было дело подсудное, поэтому барду ставили в бору в бочках, в баках, даже в ямах, там же в лесу и гнали. Гнали для себя, ни о какой продаже речи не было. А в долг давали. В бору кололи и палили свиней, шкуры свинские шли для нужд армии, для шитья сапог.
А зимой устраивали «вечера». Накануне хозяйки ставили квашни со сдобным тестом, потом в русской печке выпекали вкуснейшую сдобу, а хозяин колол барашка или выделял кусок свинины, заколотой на зиму, и праздновались дни рождения, чаще крестины, приезды родственников. Стосковались за годы войны по праздникам люди, теперь народ словно старался догнать упущенное. Гуляли степенно, вначале вполне корректно, а когда хмель ударял в голову, тогда начиналась карусель: песни, пляски, свист и топот. Драк почти не было, иначе драчунов больше не приглашали на «вечера».
Году в 1957 мой отец решил перебрать старый дом. С осени были завезены сосновые лесины, которые я тоже помогал лопатой «шкурить» от коры. Зиму и весну лесины до середины лета подсыхали, затем была назначена дата ломки старого дома и постройка нового сруба.
Была немаловажная проблема: чем угощать мужиков, которые придут на «помочь», не на помощь, а именно на «помочь». То есть работать с утра до вечера, до ужина рубить новый сруб с перерывом на обед. А вот чем угостить работников – надо было поломать голову. Отец работал председателем сельсовета и был коммунистом, значит угощать самогоном ему было нельзя. На водку, разумеется, денег не было. Нашелся выход. В Минусинске в лавке – керосинке работал дядя Сеня, родственник, который пообещал продать денатурат. Я хорошо помню эту темно-синюю жидкость в пол-литровых бутылках, на этикетках которых был нарисован череп и две кости, а надпись гласила: «Яд, пить нельзя!» Но этот яд мужики употребляли, как сейчас пьют перцовые аптечные настойки.
В тот год был богатый урожай черемухи. После сбора ее сушили, крутили на мясорубке, мололи на мельнице. Моя мать варила денатурат с черемухой, а потом угощала мужиков – работников этим зельем. Мужики хвалили это варево, потом никто не болел. В то время в многочисленной деревне было всего два пьяницы. Это бородатый Похмелка и Боря–пяточник, деревенский портной. Уснул как-то под забором зимой и отморозил ступни, которые и отрезали. Но их никто не считал за людей труда.
При Брежневе пьянство приобрело всесоюзный размах. Даже гордились количеством выпитого и не боялись увеличения стоимости водки.
Водка стала стоить восемь,
Все равно мы пить не бросим,
Сообщите Ильичу:
Нам десятка по плечу!
Однако, когда к власти пришел Андропов, и водка, по-моему, с пяти двадцати пяти появилась за четыре семьдесят и ее прозвали «андроповкой», генсека зауважали.
Горбачев и Лигачев были инициаторами антиалкогольного указа. Именно этот указ явился кирпичиком, вывалившимся из мощного здания Советского Союза.
Люди цыганской национальности, продавая бесталонный алкоголь, говорили, что поставят Горбачеву золотой памятник за его борьбу с алкоголизмом.
А когда пришел первый президент России, весело дирижировавший оркестром в Германии и распевающий «Калинку» при выводе советских войск из побежденной Союзом страны, вот тут Россия дорвалась до всякой «рояльной» пакости. Перефразируя слова Ельцина, можно сказать о том времени: «Берите алкоголя сколько хотите».
Сейчас либеральное правительство, не зная реалий жизни, пытается остановить пьянство повышением цен на алкоголь. Но добивается только одного: идет увеличение продажи нелегального алкоголя по более низкой цене. А отсюда – смерти от метилового спирта и отток денег из государственной казны.
К июлю обещают каждую бутылку в магазине прозванивать у кассы. А где гарантия, что эти бутылки пройдут мимо кассы, а подпольные бутлегеры также будут процветать.
Наверное, правы Зюганов и Жириновский, требующие наложить на производство водки государственную монополию.
Как говорят зрелые люди, у советской водки, марки которой были не так уж велики, был собственный вкус. «Столичная» отличалась от «Посольской», «Российская» от «Московской», «Зубровка» от «Перцовки». А сейчас, несмотря на цены и разнообразие этикеток, водка имеет один и тот же поганый вкус, потому что все льется в бутылки из одной спиртовой бочки.
Конечно, лучше не пить, но тогда род людской надо куда-то переселять с Земли. Ведь и люди другой веры нет-нет, а прикладываются к рюмке. Этой известной дилемме тысячи лет.
Раньше идеологи прошлого говорили, что при коммунизме алкоголь исчезнет сам собой, человеку он будет не нужен.
Но оказалось, что коммунизм – химера, а рынок – прогресс. Но и при этом самом «рынке» горькую, увы, уважать не перестали. Такие, брат, дела!
Леонид РОМАШКО, «ЧР» № 15 от 1 марта 2016г.