Наталья Евгеньевна Угдыжекова – оптимист, умница, добрый человек с чувством юмора. Ведёт за собой и правильных, и ершистых, разных студентов – преподаёт экологию в горно-строительном техникуме.
И вдруг в телефонной трубке, от её имени, приглушённый, просевший, с покашливанием и тревожными паузами голос: «Мне всё равно, как я выгляжу, плевать, что вылетает брань. Я просто хочу, чтобы меня услышали и приняли все возможные меры для того, чтобы сюда не попадать».
Звонок был из красной зоны.
…Вот нам говорят, что ковид – страшная болезнь, что не дай Бог попасть туда, где врачи запакованы в белое. И как-то привыкли мы, что ли, к этим словам, и они уже не кажутся страшными.
А как там на самом деле, что испытал человек, побывавший там, как мучился, какие мысли роились? Я попросила поделиться, и Наталья Евгеньевна вечерами, когда в отделении становилось относительно спокойно, рассказывала, что происходит, отвечала на вопросы.
Даю ответы, как есть – в виде дневника, без прикрас.
Волонтёры, с которыми работаю, нашли ведь больницу, мои окна. Я на капельнице была. Приехали, ждали, чтобы только руками помахать. Принесли букет, там столько фруктов! Не знаю, сколько денег они потратили, бедолаги. Угостила девочек в палате, остальное отдала медсёстрам. Ребята увидели, что плачу, звонят: «Не плачьте! Мы вас любим». Никто не просил, они сами приехали. Это уже че-ло-ве-ки. Они в волонтёрском центре в библиотеке занимаются, мы столько с ними делали… Значит, осталось в душе, не пусто у них там.
29 октября поздно вечером стало плохо. Упала, было трудно дышать. Хорошо, была не одна. Вызвали скорую, которая примчалась через 15 минут. Сделали всё возможное, но кардиограмма, так случилось, прединфарктное состояние не показала. Со мной долго сидели, следили за состоянием, предложили госпитализацию. Но раз кардиограмма была неплохая, я отказалась, они уехали. Ночью стало совсем плохо, оказывается, в этот момент случился инфаркт. Слава Богу, не обширный.
Первого ноября попала в кардиологическое отделение Абаканской городской больницы. И началась интенсивная двухнедельная терапия. К окончанию лечения, как оказалось, заразилась ковидом. Сначала никаких симптомов не было, надеялась, что всё пройдёт в лёгкой форме, потому что ставила прививку. Выписалась, отправилась домой.
Но к вечеру этого же дня дома поднялась высокая температура, появилась одышка.
15 ноября утром попыталась вызвать ковидную бригаду, но тщетно. Телефон или не отвечал, или сбрасывали. Звонила и в скорую, и в поликлинику. Конечно, не всё у нас гладко в медицине.
В итоге родственники добились, приехала простая скорая. Переодевались медики в спецкостюмы прямо на улице, у подъезда. Меня под белы руки довезли до ковидного отделения республиканской больницы, низкий поклон.
И началось то, что связано с доселе неизвестной и очень коварной заразой. Высокая температура не сбивалась ничем, поверхностное дыхание. О пульсе, давлении, сатурации и других мелочах не стоит и упоминать.
Положили в палату-одиночку из-за тяжёлого состояния, через сутки перевели в общую, где было нас четверо. Двое - очень тяжёлые, с реанимации, они лежали на кислороде.
Через сутки стало легче, смогла вставать, поэтому, как могла, помогала своим девочкам, которым было от 42 до 65 лет.
На второй день одной из тяжёлых стало плохо в 12 ночи. До 6 утра медперсонал боролся за её жизнь. Это была жуткая картина: шесть часов бесконечной реанимации. Они в костюмах, масках, сами уже не могли стоять, работали почти на коленях у кровати. Не дай Бог это даже видеть!
К сожалению, нашу соседку увезли, сказали, что в реанимацию. Надеюсь, это было именно так, дай Бог ей здоровья.
На следующее утро её кровать уже была занята.
Я на три дня выпала из обоймы – поднялась температура 39, практически не помню, что происходило в течение трёх дней.
Привезли новенькую из Белого Яра, очень тяжёлую, 68-ми лет. Её два раза привозили сюда, но мест не было, увозили обратно. Тут повезло. Сейчас ей немножко лучше, но пока очень тяжёлая.
Вчера положили женщину 68-ми лет с Абазы. Довезли чуть живенькую, была в коме. Четыре часа везли – трясли на реанимобиле. Хотели доставить вертолётом, но не смогли, погоды не было. Сегодня она уже даже воды попила.
У нас много проблем с медициной, что и говорить. Часто ложка дёгтя портит бочку мёда. Но давайте, мои дорогие, не будем огульно хаять всех и вся. Я вас уверяю, любимые черногорцы: врачи, медсёстры, нянечки делают просто невозможное. Они профессионалы высочайшего класса: внимательные, заботливые, самоотверженные.
Хотя сама ведь недавно испытывала негодование, когда не могла дозвониться до ковидной бригады, когда кричала в трубку: «Я умираю, сделайте что-нибудь!»
Состояние при ковиде у всех разное. Нет ни одного совершенно похожего течения болезни, вывод сделала из общения с друзьями по несчастью. У меня была высокая температура и озноб такой силы, что я всё, что можно, на себя надела, даже шапку. И положила три одеяла сверху. Никакими лекарствами температура не сбивалась. Мучила одышка, и три дня, пока держалась температура, было помутнённое сознание.
На третий день после того, как температура снизилась, начался ковидный психоз. Этот диагноз после озвучили врачи и объяснили, что к чему. А поначалу самой от себя было страшно. Думала, что переведут в психиатрию - не могла справиться с захлестнувшим раздражением. В жизни со мной такого не было. Выводило из равновесия всё: стоны пациентов, жующие соседи, громко разговаривающие врачи. Раздражали бесконечные капельницы, уколы, измерения температуры, давления. Хотелось выражаться нецензурно, что для меня никогда ранее было неприемлемо. Ругалась, кричала - вела себя, мягко говоря, не очень красиво.
Вскоре успокоилась. Градусник показал температуру… 34,2. В этом тоже не было ничего хорошего, но всё же терпимее, чем 39 и улетаешь...
Говорили с нами, объясняли, что к чему? Медсёстры отвечают на все вопросы, хотя официально могут отмахнуться: «К вам придёт доктор, и у него всё спросите».
Рассказывают обо всём, что делают, объясняют необходимость манипуляций, обследований. Кстати, обследований много. Делают компьютерную томографию, электрокардиограммы, узи любых органов - прямо в палате. Капельницы, уколы, таблетки - это, само собой.
Спрашиваете, шутят ли? Шутить некогда, да и не до шуток здесь. Хотя, конечно, иной раз улыбка, ирония… не то чтобы лечат - приводят в чувство.
Многие из пациентов – в памперсах. Понимаете, поднять взрослого человека и сопроводить его – очень сложно, а то и невозможно. К примеру, одна из соседок на кислороде, отключать его нельзя, даже судно подставить составляет проблему.
В палате нас четверо, с прививкой – я одна. Думаю, поэтому нахожу в себе силы помогать другим. Остальные тяжёлые. И это обычная палата.
Заразились по-разному. Женщина 74-х лет, которая сейчас на кислороде, ездила в гости на свадьбу к внучке. В Абакане её сняли с поезда и сразу в реанимацию. Она там провела 11 дней. Не представляете, в каком была виде. Говорила, что там привязывают. Не потому что звери, а потому что просто выхода другого нет – люди в полубессознательном состоянии, они кричат, срывают маски. А надо лежать на животе, с кислородом. Отвязывали только в туалет и покормить, если человек ел. Всё. А иначе как вытаскивать людей с того света?
Другая заразилась, как и я, в обычной больнице – лечила сахарный диабет. Ещё одна рассказала, что съездила с мужем в гости к родственникам. На сутки, из одной деревни в другую. Мужа беда обошла стороной, а она заболела.
Другая ситуация: возрастные муж с женой съездили в гости к дочери из деревни в город. Вернувшись, заболели оба. Их положили в больницу, муж умер, а она у нас в это время была в палате. Мужа схоронили без неё. Даже на девять дней не попала. Такие печальные истории.
Что произошло со мной психологически? Произошла перезагрузка, переоценка ценностей. О материальном совершенно не думается, это где-то далеко. Наверное, когда выйду отсюда, когда надо будет жить, есть, пить, платить за квартиру - понятно, что всё это придёт. Но сейчас – в другой заботе. Просто хочется жить. Выйти и смотреть на солнышко. Чтобы близкие, родные, дети, все, кто меня поддерживает, не волновались, и чтобы все были живы-здоровы.
Изменилось отношение ко многим ранее сильно волновавшим проблемам. Думаю, зачем переживала? Это того стоило? Стоило нервов, слёз? Зачем? Жизнь, оказывается, такая штука-то короткая. Поэтому – только радоваться ей!
Когда фотографировала медсестёр, они с трудом остановились на бегу – некогда стоять, не стояли при мне никогда. Бегали по палатам, в поту, что-то без конца делали. Герои.
В каждой палате, у каждой кровати есть кнопка вызова. У нас в третьем терапевтическом отделении – 16 палат. Если нажимаешь кнопку у своей кровати, загорается лампочка и раздаётся истошный звук. Дежурные быстро подбегают, принимают меры. Всё так, как должно быть.
Сегодня ночь была сложная. У Солженицина есть произведение «Один день Ивана Денисовича». А я бы назвала произошедшее: «Одна ночь двух пациенток обычной, не реанимационной палаты номер восемь».
В 22.00 – обход дежурного врача. Соседка пожаловалась на боль за грудиной слева, у неё стенокардия. В 23.00 в палату привозят оборудование, делают ЭКГ, доктор определяется с назначением.
Два часа ночи. Тяжёлой больной, которая на кислороде, плохо. С двух до половины четвёртого утра от неё не отходят медсёстры, санитарки. В четыре утра ей стало легче, все в палате уснули. В пять пятнадцать ей опять плохо. В пять сорок пять начался новый день: таблетки, капельницы, измерение сатурации, сахара крови и так далее. В восемь – обход. У меня опять положительный тест. Доктор – милая, по виду совсем девочка, Ксения Евгеньевна просит не торопиться. Да я и не тороплюсь. Пульс 43, давление 160.
В Черногорске буду искать кардиолога платно – надо лечиться дальше. То, что происходит в черногорской городской поликлинике, не вызывает оптимизма. Врачей не хватает, все работают на износ, очереди бесконечные. Но это совсем другая история.
Смотрю на сделанные в палате фото. Они не передают накала ситуации, потому что на них не слышно стонов и криков: «Помогите, пожалуйста» …
P.S. Из дома, после выписки, Наталья Евгеньевна отправила вот такое сообщение: «Сегодня ночью умерла соседка по палате. Меня выписали, а её в тот день перевели в хирургию – сильно болел живот. Думали, так проявляется коронавирус. А у неё, оказалось, был перетонит. Сутки прожила в реанимации после операции и… всё.
Я уже не в больнице, а хвост событий, эта память, видимо, постоянно будет возвращать к тем, кому пыталась хоть чем-то быть полезной, с кем делила страшные мгновения, часы, дни. Будет застилать глаза из-за того, что за короткий период столько хороших людей ушло».
Подготовила Марина КРЕМЛЯКОВА, фото Натальи Угдыжековой.
«ЧР» № 94 от 7 декабря 2021 г.