Родник с чистой водой

В конце пятидесятых годов к нам в Сибирь поступили переселенцы из Мордовской и Марийской АССР. Небогато жившие в то время колхозники-сибиряки, ходившие весной и осенью в основном в кирзовых сапогах и фуфайках, а зимой в катанках и полушубках, с удивлением и даже некоторым сожалением смотрели на вновь прибывших, которых поселили в новые брусовые домики. Дело в том, что переселенцы - мужчины и женщины - были обуты в лапти, коих мои односельчане никогда не видели, а кто, видимо, побогаче шлепал в резиновых калошах. Ребятишки же почти поголовно болели трахомой.

 

- Вот, ядрена вошь, и запад тебе, голытьба поголовная! А на трудодни, говорят, им по триста граммов проса давали, - смоля самокрутку, говорил Петр Ткаченко, колхозный шофер, привезший часть переселенцев в кузове «Захара» - ЗИС-5.

Приехавшим дали скотину, хлеба, лечили детей от глазной болезни. И вскоре сельчане ассимилировались с местной жизнью, ребятишки стали нашими друзьями, учили нас матерным словам и частушкам на их языках, а русские маты они и без нас знали «от» и «до».

Чуть позже приехала татарская семья. Они были побогаче, поскольку жили в леспромхозе и получали государственную зарплату. А спустя некоторое время к сыну Максумзяну, который стал работать кузнецом, приехали родители, дед Хаким и бабушка Фарзана. Дед Хаким был высокий, голубоглазый, с ястребиным носом, ходил и по теплу в калошах, издалека выделялись белизной носки, связанные из овечьей шерсти. Вскоре дед Хаким «осибирячился», хотя, наверное, ему и не нужно было особо привыкать к нашим условиям жизни. Он воевал в Отечественную, потом попал на Дальний Восток, демобилизовался в 1946 году, даже, по слухам, прижил там ребенка. Он прекрасно играл на гармонике как татарские, так и русские мелодии, поэтому его частенько стали приглашать на праздники. Ходил, правда, один, бабушка Фарзана плохо говорила по-русски и вино не пила.

А через несколько лет переселенцы уже начали уходить в другие места: кто в богатые совхозы Хакасии, кто и в города. А дед Хаким с женой и младшей дочерью укатили к другому сыну аж в Ирбейский район. И забыл бы я деда Хакима, его сына Максумзяна с женой, но жизнь полна неожиданностей. Я женился на внучке деда Хакима, и вот живем мы вместе с ней уже больше тридцати лет.

- Мы бы не уехали из Марийской АССР, ведь жили на берегу речки, в лесу. Отец построил новый дом, летом по утрам туман, вкусный воздух, - рассказывала жена, - но так решила моя мамка. Прочитала она в газете, что в Сибирь приглашают переселенцев, дают подъемные, и уговорила отца. Однако главная причина в том, что матери не хотелось жить со стариками. Она была детдомовкой, привыкла к свободе, к самостоятельности. А живя с родителями, мой отец все заработанные деньги отдавал деду Хакиму - он вел хозяйство. А им самим хотелось распоряжаться финансами. Дед же, бывало, пойдет в столовую, «примет», поест и от домашней еды нос воротит.  Или вернется с какой-либо гулянки, задерет рубаху и смеется: «Лижите мне пузо, я вкусно и сытно сейчас поел».

А вообще-то дед ласковый был, никогда не ругался. Бабушка с матерью скандалили, а он - никогда... Так вот, мы  приехали в село, а месяца через четыре и старики прикатили, а уж потом уехали к дяде Грише в Ирбейский район. Там в 1966 году дед и умер. Дядя Гриша года через три вернулся в Татарию. Наверное, могила деда заросла травой-бурьяном или даже следа от нее не осталось. Съездить бы как-нибудь, в этом году 40 лет летом будет со дня смерти...

Ехать же нынче очень накладно. Поговорили мы с супругой, да и забыли. А в конце августа получаем письмо от Александры, дочери деда Хакима. Живет она сейчас в Шушенском районе, в селе Казанцево. После предисловий и приветствий пишет:

«В июле приехал из Тюмени сынок Ваня с семьей на машине. И уговорила я его съездить в Степановку, к отцу на могилку. Решила взять и тебя с мужем, но вас дома не оказалось.

Где вы были? Из Степановки опять к вам заехали, опять дверь заперта. Ну да ладно. Взяла я горсточку земли с материнской могилки (бабушка Фарзана похоронена в Казанцево), а сама думаю: наверное, и высыпать некуда, хоть у дороги развею. Хоть сорок лет прошло, но я нашла дом соседки. Постучались, открыла дверь женщина. Я представилась, так, мол, и так, к отцу на могилу приехала. Женщина и говорит: «Не узнаешь меня, Шура? Я - Ксения, мы с тобой сосновые шишки собирали... Сейчас поздно, а завтра  пойдем на кладбище». Угостили они нас хорошим ужином, свежее белье расстелили, но спать я не могла, всю жизнь свою перебирала.

А утром пошли на кладбище. Кладбище большое, я и говорю: «Так ведь отец у дороги был похоронен - по-татарски, он просил у дороги, чтоб шоферы ему сигналили. У нас часто леспромхозовские шоферы останавливались, ночевали, иногда и подгуливали. Отца на гармошке просили играть, он не отказывался». Ксения и отвечает: «Старое кладбище не стали расширять, после деда Хакима здесь открылось новое. А старое стали называть Бабаевым кладбищем. Вот и твой отец».

Глянула я: оградка окрашена и памятник тоже, на могилке ни травинки, все ухожено. «Это ты, Ксения, за могилкой ухаживаешь?» - «Сначала мама, а потом мне наказала, что негоже одинокую могилу оставлять без пригляду».

Высыпала я горсточку земельки на отцовскую могилу, и в этот же платочек набрала с отцовской могилы земли: пусть теперь хоть старики соединятся. Потом пошли мы на могилы родителей Ксении. Постояли, помолчали. Как же мне отблагодарить этих людей за память об отце, что я могу сделать? Деньги она не взяла, оставила ей краску, которую привезли. Вот такие дела, племянница...»

Очень расстроилась моя супруга, что не съездила к деду, к его последнему пристанищу. Почти все лето мы обитали в Мохово, на даче, поэтому нас и не застали дома. Вот такая история.

Я сейчас думаю, что еще в нашем народе не истребили доброту, милосердие, бескорыстное отношение друг к другу. Сейчас телевизионные идеологи пичкают нас телесериалами, в которых воспеваются подлость, продажность, поклонение золотому тельцу. Но это там у них, в столицах. Мы же в глубинке продолжаем жить по законам человеческой морали, завещанной  нашими пращурами, хотя эхо денежного чванства, ложной престижности и нигилистического отношения к порядочности донеслось и до нас. Да, наверное, можно загадить, завалить грязью родник с чистой водой, однако все равно он пробьет среди хлама и нечистот дорогу наверх, к свету, и напоит чистой водой каждого жаждущего.

 Леонид РОМАШКО, «ЧР» №79 от 24 июля 2014 г.