Встречи с Анжеликой Леонидовной Ильясовой я добивалась почти четыре месяца. Каждый разговор складывался из ставших абсолютно привычными и для нее, и для меня фраз:
- Доброе утро! Это снова я! – зачастую даже представляться не приходилось, узнавали по голосу.
- У меня снова не получается встретиться, срочно в Абакан вызывают (дальше - краткое объяснение зачем, вариантов могло быть сколько угодно много). А на следующей неделе у нас проверки каждый день… Позвоните мне… - дальше следовало число, прилично удаленное от сегодняшнего.
Я, по уже сложившейся традиции, записывала на ярко-желтом листочке «напоминалку» с датой и номером телефона и приклеивала на видное место. Когда заветный день наступал, в телефонной трубке слышались похожие слова, и красная ручка аккуратно выводила на новом листке новые цифры.
И вдруг: «Приходите сегодня, пообщаемся». Тогда-то я и поняла, что совершенно не готова к встрече, хоть и храбрилась где-то в душе все это время. Ну да ладно, как говорится, назвался груздем… отправляйся в морг! При чем он здесь? Все просто: на профессию Анжелики Леонидовны, мягко говоря, даже на «Момент» не прилепишь ярлык «обычности», она – судебный медицинский эксперт.
…Незаметное здание в районе старой хирургии, ветер вокруг гуляет, и ни одной живой души. Обычная дверь, за которой вполне стандартный кабинет, ровным счетом ничем не отличающийся от сотен других в нашем городе – компьютер, принтер и горы бумаг. Похоже, работе с документацией здесь уделяют немало времени. И вроде бы все как у всех, только вот мысль о том, что где-то за парой-тройкой стен – умершие люди, так и гуляет в голове, держа все тело в напряжении. Поэтому разговор начинаю со сложностей необычного дела – почти аналог светским беседам о погоде получается! Авось разговоримся?..
- Профессия хоть и специфическая, но интересная, - не ожидала я, что рассказ начнется именно с этих незамысловатых слов. – Правда, интерес этот не сразу просыпается. У меня, что называется, момент истины наступил только после пяти-шести лет упорной работы, все раздумывала, моё это или нет. Поначалу даже пыталась пробовать себя в других медицинских ремеслах, но как ни крути, не чувствовала себя тем, кто я есть.
А душа просила риска…
- Неужели сразу захотелось именно в медицину пойти? Да еще и шагнуть на, скажем так, пограничную ее сторону? Тут ведь и юриспруденция замешана, и психология, да и мало ли еще что неведомое для тех, кто далек от сих дел! Все-таки пути есть куда «оптимистичнее», тем более когда тебе всего 17 лет!
- Путей действительно было много, один из них – институт искусств. Я, как и многие, росла разносторонним ребенком - и музыкальная школа, и рисование, и театр, и КВН. Только не сложилась мозаика с творческим будущим – чуть-чуть опоздала с поступлением, потом и желание поутихло. А в медицинский институт как будто взял кто-то за руку и повел. Ехать совсем уж далеко после учебы в маленьком городке, где все друг друга знают, было страшновато, поэтому выбор пал на красноярскую медицинскую академию.
К окончанию вуза стало понятно, что нужно делать выбор в пользу какой-то конкретной специальности, только оказалось, что это не так-то просто, особенно если в семье не было профессиональной преемственности поколений. В девяностые престижно было быть хирургом или стоматологом, только вот тянуло получившую диплом девушку совсем к другому.
- Мне очень нравилось заниматься детьми, привлекала работа педиатра. До сих пор, если потерпевшие с ребятишками приходят, мне хочется с ними повозиться, пообщаться. Но тогда, побывав на практике и увидев, как малыши кричат, плачут, зовут маму, я уже не смогла остаться – у самой слезы наворачивались, - вспоминает Анжелика Леонидовна переломные моменты.
- Но ведь ваша нынешняя работа тоже полна слез, пусть не детей, а родственников умерших и погибших. Как же так? – недоумеваю я.
- Мы приезжаем, делаем свое дело и уезжаем, потому на многих, наверное, судмедэксперт производит впечатление «железного человека», у которого ни чувств, ни эмоций. А между тем для нас это тоже очень тяжело, рубцов на сердце осталось множество, свободного места нет. Только вот когда выбор-то в пользу данной профессии делала, не думала об этом. Хотелось почувствовать себя сильной, решительной женщиной – смогу или нет? В институте в морги я никогда не ходила, не нравилось. А в интернатуре пришлось наравне с мужчинами проявлять свою внутреннюю силу, устойчивость к стрессам. Не раз и не два были поводы собой гордиться.
Это Анжелика Леонидовна рассказывает уже о знакомстве с судебной экспертизой. Вместе с подругой они, в конце концов, решили прийти именно сюда. «Это вскрытие трупов, гистология – исследование тканей под микроскопом… Одним словом, все тихо и спокойно. А нам хотелось риска, хотелось побывать на происшествиях, поучаствовать в следственных действиях», - с азартом говорит моя собеседница.
Все это, как ни странно, осуществилось в нашем маленьком городе. После интернатуры мнением молодых специалистов поинтересовались, мол, куда ехать хотите? Анжелика Леонидовна, конечно, вернулась в родную Хакасию. До этого узнавала: нужны ли здесь эксперты? Абаканский штат был уже сформирован, а вот в Черногорске как раз-таки место пустовало.
- Первое время – а это конец девяностых – создавать все документы приходилось на печатных машинках, больших таких, с громко тюкающими клавишами. А так как работы было выше крыши, то этот огромный чемодан со столь необходимой вещью всегда был рядом. И вот мне - маленькой, худенькой девчонке – приходилось везде и всюду таскаться с этой ношей, - уже с улыбкой рассказывает о том, как нелегко было начинать, Анжелика Леонидовна. – Потому что все экспертизы надо было почти в прямом смысле отшлифовывать, показывать, на что ты способен. Ведь сразу работаешь с серьезными людьми - органы МВД, прокуратура…
Как пионер – всегда готова
Я, как и многие простые смертные, до этой встречи смутно представляла перечень обязанностей судебного медицинского эксперта, поэтому в разговоре старалась побольше узнать, выведать, уточнить… Сейчас могу точно и ни грамма не преувеличивая сказать: если перечислять все, чем занимается человек этой профессии – вечер наступит, или, того гляди, ночь. Но если в двух словах, то это проведение экспертиз трупов и – внимание! - проведение исследований живых лиц, то есть потерпевших и обвиняемых. Те, кто думал, что судмедэксперт и патологоанатом – одно и то же, могут уверенно зачеркнуть свои предубеждения: общение с людьми – важная сторона работы судебного эксперта. Чего-чего, а о патологоанатоме этого как ни крути не скажешь.
- Теперь уже наверняка в работе со следователями и с родственниками, которая включает всевозможные допросы и объяснения, вы как рыба в воде. Только вот слова словами, а картинка в голове ну никак не рисуется. Как же все происходит?
- В любое время судмедэксперта могут вызвать на происшествие – будь то день, вечер или ночь, неважно. Один звонок из дежурной части – и нужно, как пионеру, всегда быть готовым. В составе опергруппы эксперт выезжает на место происшествия, чтобы сначала оценивать обстановку, а потом и труп осмотреть. Под диктовку следователю либо участковому МВД эксперт должен дать объяснения, которые фиксируются в документе под названием «Протокол осмотра места происшествия». По сути, это небольшое, краткое заключение, но уже в нем необходимо предварительно установить причину смерти.
Что же там может быть, в этом документе, и какие объяснения может давать судебный медицинский эксперт? Некоторые подробности Анжелика Леонидовна мне открыла. Первое, на чем фиксируется внимание, это положение человека. Если он умер своей смертью, то и положение, скорее всего, будет спокойное, как будто он только что уснул, в одежде – никакого беспорядка. Дальше – состояние кожи - нет ли кровоизлияния, потом кисти рук – нет ли следов борьбы. Конечно, дать точную и полную оценку можно лишь по результатам вскрытия. И то порой только после получения ряда дополнительных лабораторных исследований, которые просто необходимы. Важно, что весь ход следственных действий зависит от последнего слова эксперта. Именно он скажет, насильственной ли смертью умер человек, и за эти слова он несет огромную ответственность.
Вопросов не должно остаться ни у родственников – ведь погибший – это всегда чей-то сын, брат, муж, и хочется знать всю правду о последних часах жизни близкого человека, ни у следственных органов – они должны как можно скорее расследовать дело и наказать кого положено. Это не просто круговорот тайн и горестей, это, прежде всего, чья-то судьба.
- А за последние 10 лет в морге что-то изменилось? Может, оборудование, о котором в девяностые и мечтать не могли, появилось? Или что-то другое, облегчающее специфическую работу?
- Ничего особо и не поменялось – по-прежнему необходимы голова на плечах да скальпель в руке, - говорит Анжелика Леонидовна. - Хотя снабдили нас, например, лампами для исследования кровоподтеков на телах, которые, как правило, приходится осматривать уже в состоянии гнилостных изменений – это когда кожные покровы грязно-бурого цвета и на них особо ничего не увидишь. Пользуемся ею редко, и, тем не менее, иногда она бывает необходима. Появились и лампы для выявления повреждений на теле живых лиц. К ним мы тоже обращаемся время от времени, потому что лучшее освещение, это, конечно, дневное.
Если на первых порах почти все было в новинку (обучение в вузе и применение полученных премудростей на практике – все-таки небо и земля!), то сейчас, когда опыт накоплен немалый, работается и легче, и быстрее. К тому же сейчас нарабатывается собственная фотобаза – своего рода таблицы с телесными повреждениями, которые нужны для наглядного изучения и сравнения. «Такое необходимо было делать давно, много ведь похожих случаев, только вот 10 лет назад у нас еще того же фотоаппарата не было».
- А бывают в вашей работе заковырки, когда сложно прийти к определенному выводу, - или все настолько привычно и предсказуемо, что и говорить тут не о чем?
- Куда ж без сложностей! Попадаются запутанные криминальные случаи, говорить о которых нам, конечно, запрещено. Но замечу, что самое трудное – это причинение повреждений в результате действий нескольких лиц, проще говоря, серьезная драка. Задача эксперта - разграничить повреждения, тут-то и начинаешь голову ломать. Отсюда возникает необходимость следственных экспериментов, на которые мы тоже ездим. В присутствии следователя и адвоката обвиняемый на манекене показывает, куда бил, с какой силой, чем... А мы уже сопоставляем новую информацию с теми результатами, которые получили при осмотре повреждений.
Ничто человеческое не чуждо
Ндааа… Это, получается, в месяц как минимум раз десять судмедэксперту приходится вскакивать посреди ночи и нестись туда, где любой здравомыслящий человек меньше всего желал бы оказаться, – на место преступления? Вот так работка, скажу я вам, не каждому под силу.
- Тяжело ли? – переспрашивает моя собеседница. - Нет, интересно! Другое дело – времени порой не хватает. По большинству вопросов мы подчиняемся следственным органам: их начальство за сроки спрашивает, они – нас. Приходится зачастую и вечером оставаться, и в выходные что-то доделывать.
- Мы тоже часто доделываем что-то дома, или строчим срочный материал в редакции до позднего вечера. Но представить, как вы свою работу выполняете по вечерам, честное слово, не могу!
- Я уже 17 лет работаю в этой сфере, что такое страх, давно позабыла. И на места происшествий, которые, признаюсь, иногда бывают кровавыми, уже выезжаю спокойно. Считаю, что в лексиконе эксперта вообще не должно быть такого понятия. Потому что если человека начнет одолевать страх, причем человека любой профессии, здравый смысл уйдет на второй план. А нам каждый день приходится сталкиваться с родственниками, знакомыми умерших, которые приезжают на опознание тела и говорят, мол, мы боимся. В такие моменты всегда говорю: да живых надо бояться, а не мертвых!
Когда человек сталкивается со смертью, он острее начинает воспринимать жизнь со всеми ее радостями, ярче выражать чувства, и это вполне объяснимо.
- В последнее время замечаю, что не могу так просто и легко радоваться каким-то обычным вещам, которые приводят в восторг других, - делится ощущениями моя героиня. – Уже в привычку вошло обращать внимание на физическое состояние окружающих: могу предположить, чем тот или иной прохожий болен, например, гипертонией или сахарным диабетом.
Множество негативных моментов, с которыми приходится сталкиваться по долгу службы, гнет людского горя – все это не может не влиять на психологическое, эмоциональное состояние. Нам, людям, не связанным с медициной, наверное, никогда не понять до конца тех, кто, заперев на замок собственные переживания и чувства, может войти в комнату со страшным названием «морг». В былые времена во врачебных кругах гуляло мнение, мол, войти «туда» можно, только если немного «расслабиться». «Если немного расслабиться, войти туда вообще невозможно», - разбивает миф Анжелика Леонидовна.
Где-то читала, что работа судмедэксперта сравнима с тем, будто ты побывал на войне.
- Для молодого специалиста – возможно, а для опытного – в большинстве случаев рутина. Теперь уже все предсказуемо и на исследовании трупа, и в работе со следователями, и в беседах с родственниками.
Кстати, о родственниках. Собственная семья к столь нестандартной профессии относится спокойно. Это и не удивительно - родная сестра работает в органах МВД, ее муж – врач-терапевт. Даже общие интересы у них есть:
- Не можем пройти мимо сериалов типа «Тайны следствия». Правда, порой обидно становится, когда видим демонстрируемые там методы диагностики, которые, что называется, на грани фантастики. Впрочем, может быть и до нас когда-нибудь доберутся такие чудеса.
Интересы в остальном – как у многих: концерты, выставки… Вот скоро в театр с сыном пойдем, уже билеты купили. Одним словом, хочется больше времени проводить с близкими людьми и тянуться к прекрасному, чтобы однажды не возникла ситуация как в анекдоте, когда патологоанатом выходит на крыльцо и изумленно восклицает: «Люди! Живые люди!..»
…Попрощавшись и, наконец, закрыв за собой тяжелую дверь, облегченно выдыхаю – не так страшен морг, как его малюют! А в голове – только одна простая мысль: судмедэксперт – такой же человек, как я, вы и, к примеру, вон тот продавец в соседнем магазине. Просто он выбрал работу, которую может выполнять далеко не каждый.
Вера ГЕРАСИМЕНКО, «ЧР» №38 от 4 апреля 2013 г.